Малоярославец - город двух побед

ГДЕ СУДЬБА НАШЕЙ ЮНОСТИ СПЕТА…

Д. В. Корольков в середине. Слева Е. Голоднов, справа — легендарный лётчик-земляк чкаловского призыва Н.П. Закокин (1988 г.)

5 октября, в день памяти Подольских курсантов в монастырь в качестве подарка председателя Союза журналистов Подмосковья Натальи Александровны Чернышовой попала книга «Мы нашей памяти верны. Очерки и зарисовки из жизни подмосковыных журналистов и героев их произведений». Среди очерков и зарисовок оказался рассказ, посвященный отцу настоятельницы Свято-Никольского Черноостровского женского монастыря игумение Николае ― Дмитрию Васильевичу Королькову ― ветерану Великой Отечественной войны. У Господа не бывает случайностей ― и этот рассказ, попавший в монастырь в знак благодарности за то, что делается для сохранения исторической памяти о героях Великой Отечественной войны, и трогательная история дружбы гвардии капитана Королькова и поэта-ветерана Михаила Дудина, посвятившего своему другу песню «Где судьба нашей юности спета…» Публикуем полностью рассказ, а также стихи и запись посвященной герою Великой Отечественной войны песни.

Евгений Яковлевич Голоднов

Мне все снятся военной поры пустыри,

Где судьба нашей юности спета.

И летят снегири, и летят снегири

Через память мою до рассвета…

Многие из нас ещё помнят эту проникновенную песню «Снегири» в исполнении Юрия Антонова. Автор стихов – известный поэт-фронтовик Герой Социалистического Труда Михаил Дудин (1916-1993). Песня посвящена старинному другу поэта нашему земляку Дмитрию Васильевичу Королькову (1916-2004). Об их юношеской дружбе М. Дудиным написана  книга «Где наша не пропадала».

Книга Героя Советского Союза генерала Д.Драгунского

О фактах боевой биографии танкиста Дмитрия Королькова неоднократно упомянуто в мемуарах дважды героя Советского Союза Давида Драгунского «Годы в броне», выдержавшей немало изданий. Правда, в первые издания книги вкралась неточность – капитан Корольков назван ошибочно «Коротковым». Потом опечатку исправили.

Генерал-полковник танковых войск Д. А. Драгунский в годы Великой Отечественной войны командовал сначала отдельным танковым батальоном, а затем — танковой бригадой. В своих воспоминаниях он показывает мужество и высокое боевое мастерство советских танкистов.

Книга М.Дудина, посвященная юности с Д. Корольковым

Ветераны Великой Отечественной войны Дмитрий Корольков и Михаил Дудин ещё в довоенные 1920 — 1930-е годы учились в одной из школ-семилеток г. Иваново, затем, в 1932-м, в ФЗУ – на помощников мастера ткацкого производства. Родственные души сблизила и тяга к сочинительству — оба занимались в Ивановском литературном объединении, писали стихи, выступали на местном радиовещании. После окончания фабрично-заводского училища судьбы юношей разминулись: Михаил поехал на строительство Чечено-Ингушской ГРЭС, а Дмитрия вскоре призвали в РККА. Осенью 1939 года началась советско-финская война и М.Дудин ушёл воевать с белофиннами, был награждён за ту войну своей первой боевой медалью «За отвагу».

Когда началась Великая Отечественная гвардии старший лейтенант, военный корреспондент газеты «На страже Родины» Дудин — с 22 июня по 2 декабря 1941 года —  участвовал в обороне советской военно-морской базы финляндского полуострова Ханко. Потом оказался в осаждённом фашистами Ленинграде, участвовал в снятии его блокады, удостоен медали «За оборону Ленинграда», ордена Отечественной войны…

М. Дудин — друг гвардии капитана Д. Королькова

Дмитрий Корольков до начала Великой Отечественной трудился мастером на ивановской ткацкой фабрике. 22 июня 1941 года был призван Ленинским РВК г. Иваново. Война для него началась под Москвой. Гвардеец, офицер-танкист Корольков дошёл с боями до Берлина, а своё 29-летие отметил 16 мая 1945 года в освобождённой им цветущей Праге.

По признанию фронтовика, смерть на войне не единожды охотилась за ним. В том числе и на Украине, под Полтавой, где боец навсегда разлучился со многими однополчанами… Сам он в тяжёлом бою получил ранение.

За боевые заслуги наш земляк награждён двумя орденами Красного Знамени, двумя орденами Красной Звезды, орденом Отечественной войны.

Наградной лист ордена Красное знамя

Пятеро сыновей Корольковых – о, чудо! – вернулись живыми с войны к своей старенькой маме. Хотя не все сразу. Двоих сыновей, побывавших в плену, пришлось ещё подождать после победных салютов. Позже в честь возвращения братьев Корольковых Дмитрий напишет целую «поэму».

…В первом послевоенном 1946-м гвардии майор Корольков ехал на родину в долгожданный отпуск с войны, где и после Победы ещё продолжались его военные будни. В Москве, как он мне рассказывал, на Павелецком вокзале остановился в ожидании поезда. И вдруг – открываются двери вагона и выходит навстречу его друг Миша, с которым не виделся почти целое десятилетие. Друзья крепко обнялись. И, конечно, отпраздновали долгожданную встречу, долго беседовали о путях-дорогах.

После войны жизнь боевого офицера-танкиста Д. Королькова была связана с мирным трудом на Ореховском текстильном комбинате имени К.И. Николаевой, работал он мастером в отделе главного механика первой ткацкой фабрики. Около трёх десятилетий прожил он с семьёй в Парковском микрорайоне Орехово-Зуева, отмечающего в нынешнем году своё 50-летие со дня основания. В 1996 г. Дмитрий Васильевич вместе с супругой Верой Васильевной (бывшей медицинской сестрой) торжественно отметили золотой юбилей совместной жизни.

Семьдесят лет, вплоть до смерти Михаила Дудина, продолжалась трогательная дружба двух замечательных мужчин. В домашнем архиве Дмитрия Королькова хранились десятки писем и около 20 книг с автографами поэта-друга. На одной из них рукой автора было выведено: «Старинному другу, человеку доброй души и судьбы славной по древней мальчишеской памяти». В 1980-е Михаил Александрович, проживавший в Ленинграде, не раз планировал приехать в Орехово-Зуево в гости к Дмитрию Васильевичу (Корольков бывал у него дома не раз) и всегда передавал в письмах тёплый привет местным поэтам из литературного объединения «Основа», ведь его в 1925-м помог создать их общий земляк с Корольковым – знаменитый чапаевский комиссар, писатель Дмитрий Фурманов…

Евгений Яковлевич Голоднов, методист Ликино-Дулёвского краеведческого музея г. Ликино-Дулёво Московской области, член Союза краеведов России, член Союза журналистов России, ветеран труда, член Союза журналистов России, председатель Орехово-Зуевского регионального краеведческого объединения «Радуница»

 

https://ruskline.ru/news_rl/2020/03/31/k_letiyu_pobedy

Мы нашей памяти верны. Очерки и зарисовки из жизни подмосковных журналистов и героев их произведений. М.: Изд-во СЛОН ПО, 2020.. С. 167-170

Юрий Антонов — «Снегири»

Текст песни «Снегири»

(стихи Михаила Дудина)

Эта память опять от зари до зари
Беспокойно листает страницы.
И мне снятся всю ночь
На снегу снегири,
В белом инее красные птицы.

Белый полдень стоит
Над Вороньей горой,
Где оглохла зима от обстрела,
Где на рваную землю,
На снег голубой
Снегириная стая слетела.
Где на рваную землю,
На снег голубой
Снегириная стая слетела.

От переднего края раскаты гремят,
Похоронки доходят до тыла.
Под Вороньей горою
Погибших солдат
Снегириная стая накрыла.

Мне всё снятся
Военной поры пустыри,
Где судьба нашей юности спета.
И летят снегири,
И летят снегири
Через память мою до рассвета.
И летят снегири,
И летят снегири
Через память мою до рассвета.

Мне всё снятся
Военной поры пустыри,
Где судьба нашей юности спета.
И летят снегири,
И летят снегири
Через память мою до рассвета.
И летят снегири,
И летят снегири
Через память мою до рассвета.

Фрагменты воспоминаний генерала Д.А. Драгунского о боевом пути 55 т.б. 3 ТА, где упоминается капитан гвардии и его друг детства Дмитрий Корольков

***

На подготовку к наступлению на Бунцлау командир корпуса генерал Иванов дал нам менее суток. Бригаду надо было собрать, привести в порядок, а она еще до сих пор вела затяжные бои в районе Яуер (Явор). Ночные действия нарушили управление бригадой. Только к утру удалось вытащить из боя батальоны Осадчего и Старченко. Капитан Корольков, заменивший погибшего накануне командира 2-го батальона Савченкова, был на подходе. Не хватало лишь батальона Федорова.

— Да никуда он не денется, — успокаивал меня начальник политотдела. Вы же знаете этого хитреца. Не верю я, чтобы немцы застукали его в горах.

Долго расспрашивал я Осадчего. Николай Акимович виделся с Федоровым вчера днем. Тот сообщил, что получил задачу от начальника штаба бригады выйти южнее Зорау, перехватить дороги, идущие с гор, и обеспечить действия бригады и корпуса.

— Ну а что было дальше? — допытывался я.

— Больше я не видел Петра Еремеевича, но слышал где-то в стороне танковую стрельбу, — ответил Осадчий.

Настроение у меня было подавленное. Позавчера в одном из небольших населенных пунктов на моих глазах погиб командир батальона Григорий Савченков. Произошло это так.

Батальоны Федорова и Осадчего, обходя под покровом ночи мелкие населенные пункты, вырвались далеко вперед. Из радиограммы мы узнали, что их подразделения подходили к Гайнау. Это была большая удача. Район Гайнау находился в сорока километрах от нас. Мы рассчитывали выйти туда только во второй половине завтрашнего дня, а тут такой успех. Посыпались распоряжения Федорову и Осадчему: овладеть городом. А главное — надо было теперь поставить эту задачу Савченкову и Старченко и повернуть их на северо-запад. Но я, как на беду, замешкался, непростительно отстал со штабом бригады.

Остановились у каменного дома. На карте Савченкова я прочертил маршрут движения и пунктирной линией пометил, куда ему выходить к утру. Комбат на ходу свернул самокрутку, лихо вскочил на танк, и батальонная колонна скрылась в темноте.

Штабные машины еще не успели тронуться, как нас окружила толпа освобожденных советских девушек и парней. В большинстве своем это были подростки, но выглядели они старичками. Полураздетые, обутые в несусветные соломенные чувяки, с изможденными, сморщенными лицами и огромными глазами, глядевшими на нас с выражением мольбы, благодарности и пережитого ужаса, они вызывали не только глубокое сочувствие, но и невыразимую боль. Каждый из нас вспоминал своих братьев и сестер: ведь многих из них постигла такая же участь.

Ребята засыпали нас вопросами, мы едва успевали отвечать. И вдруг на окраине селения раздался сильный взрыв, вспыхнуло пламя, а вслед за тем в той же стороне началась автоматная перестрелка.

Вместе с комбатом автоматчиков и офицерами штаба мы помчались туда и увидели горящий танк, а рядом на окровавленном брезенте обезображенного до неузнаваемости комбата Г. И. Савченкова. Засевшие в одном из домов фаустники сделали свое черное дело.

В прошлом крымский шофер Григорий Иванович Савченков стал одним из опытных и боевых танкистов. В ту ночь осиротел 2-й батальон, которым он командовал долгие месяцы, командовав умело, умно, вдохновенно, отдавая подчиненным не только все свои знания, но и душу. И не случайно люди были готовы идти за ним в огонь и в воду.

Полной мерой рассчитались мы с врагом в ту же ночь…

«Что же все-таки случилось с Федоровым? — волнуясь, думал я. — Неужели тоже попал в беду?» Эти мысли я гнал прочь. Хотелось верить, что он найдет выход из самого сложного положения. За плечами этого внешне неприметного офицера была уже большая жизнь.

Петр Еремеевич Федоров являлся танкистом по призванию и воевал в качестве командира танка еще у озера Хасан. В октябре 1941 года он уже лейтенантом попал в танковую часть, в рядах которой участвовал в битве за Москву. Затем освобождал Ясную Поляну, Калугу, Юхнов, Мосальск, Киров.

После этих тяжелых боев П. Е. Федоров вступил в Коммунистическую партию, и вся его дальнейшая фронтовая жизнь стала образцом для товарищей.

В августе 1942 года старший лейтенант Федоров во главе танковой роты прибыл на Брянский фронт. Здесь был ранен, но, едва залечив раны, вернулся в свою часть и освобождал с танкистами Калач, Россошь, Чугуев, Харьков, Краснодар.

А наступление советских войск продолжалось. На широких просторах орловских полей танкисты Федорова впервые встретились с хвалеными немецкими «тиграми». Его танк в селе Слободка под Орлом в числе первых смелым тараном поразил вражескую машину. Легенда о неуязвимости «тигров» была развеяна в прах. Экипаж представили к награждению. Механик-водитель Иван Минович Дуплий был удостоен звания Героя Советского Союза.

В последующие годы П. Е. Федоров воевал в составе только 55-й бригады. Он участвовал во многих боях, операциях и вызывал всеобщее восхищение своими ратными подвигами. Многочисленные ранения не задерживали комбата в госпиталях.

Каждый раз, когда в ходе боя становилось особенно трудно, я без колебаний ставил на самые ответственные участки именно 1-й батальон, которым неизменно командовал сибиряк П. Е. Федоров. «Умен, хитер, сноровист», говорили о нем в бригаде. И это было абсолютно справедливо. Грудь комбата украшали два ордена Красного Знамени, два ордена Отечественной войны, орден Александра Невского, медали. А совсем недавно командарм Рыбалко вручил ему орден Ленина и Золотую Звезду Героя Советского Союза.

Наша тревога за Федорова, к счастью, оказалась напрасной. К ночи он прибыл в бригаду целым и невредимым. Да к тому же доставил большую группу пленных и десяток исправных машин с оружием и другими трофеями.

Ох и попало ему тогда! Отчитал я его по всем статьям. Пообещал даже снять с батальона. А он стоял передо мной не шевелясь, молчал, но глаза смеялись…

— Чего ты застрял? Или забыл, что завтра идем всей бригадой в бой?

— Не виноват я, товарищ полковник. Еще ночью и утром рвался к вам, но меня не пустили.

— Ну а радиограммы получил? — вмешался Свербихин.

— Не до них было, — буркнул себе под нос комбат.

— Так в чем же дело, товарищ Федоров? — не утерпел я. — Кто вас не пустил?

— Фашисты не пустили… Сначала я их держал у выхода с гор, выполняя ваш же приказ, товарищ полковник, а потом они меня обошли с трех сторон и давай колошматить. Целый день вырывался из их «объятий», лишь к ночи обманул и выскочил.

* * *

Подготовка к наступлению подходила к концу.

Задача, поставленная командиром корпуса, сводилась к тому, чтобы с рассветом выйти на восточный берег реки Бобер, прикрыться с запада этой рекой, а главными силами наступать в направлении города Бунцлау и овладеть им.

Со стороны Гайнау на восточную окраину города должна была наступать бригада Слюсаренко, а еще южнее — бригада полковника Чугункова. Мы успели договориться с соседними бригадами. Установили условные сигналы взаимодействия: первый, кто выйдет к Бунцлау, должен был дать радиосигнал и серию ракет.

В первом эшелоне 55-й бригады наступали батальоны Осадчего и Королькова, который заменил погибшего Савченкова, во втором эшелоне — Федорова. Старченко усиливал автоматчиками батальоны первого эшелона.

На рассвете 10 февраля бригада приступила к выполнению боевой задачи. Совершив почти сорокакилометровый марш, Осадчий достиг реки Бобер, имея левее себя батальон Королькова, и повел наступление на Бунцлау.

У самого города противник встретил нас сильным огнем артиллерии и танков. Наступление приостановилось. Стало ясно, что с ходу Бунцлау нам не взять. К тому же отстал приданный нам артиллерийский полк. Пока подтянулись артиллеристы, прошло немало времени. Командир корпуса нервничал, командарм потребовал энергичных действий и намекнул, что затяжка происходит по моей вине. На участок Чугункова была подтянута бригада Головачева. Время перевалило за полночь, и надо было торопиться, чтобы не допустить изнурительных ночных уличных боев.

Город Бунцлау и река Бобер имели для нас большое значение. Это были ворота к реке Нейсе, откуда шли дороги на Лаубан (Любань), Котбус, Дрезден.

Во второй половине дня 55-я бригада усилила свои атаки. Огонь обрушился на город с трех сторон. На помощь танкам пришли вся наша артиллерия и гвардейские минометы; вступила в бой пехота. В городе возникли очаги пожаров, участились взрывы, началась паника. Немцы взорвали мост через реку. К вечеру их сопротивление было окончательно сломлено. На северной окраине Бунцлау вспыхнули зеленые ракеты, означавшие, что 55-я бригада находится уже в городе и входить в него можно свободно.

 

***

С самого утра через город проходили войска. Танки шли вперемежку с артиллерией. Мимо нас проследовала большая колонна пехоты. Я глядел из окна и думал: все идут, все спешат, у каждого свои направления, свои пути-дороги. Те же регулировщицы, те же Галочка и Машенька, которые указывали фонариками дороги на западных одерских равнинах, теперь уже направляют одних на запад к реке Нейсе, других на юг — к Лаубану, третьих на север — к Наумбургу.

Подошел начальник штаба бригады Свербихин и доложил, что нас вывели во второй эшелон и приказали оставаться на месте.

— Сколько же будем торчать здесь? — спросил я.

— Думаю, часа три-четыре…

Дмитриев, слышавший этот разговор, предложил съездить во 2-й батальон, к Королькову.

Не успели мы тронуться, подъехало несколько машин с генералами и офицерами. В передней машине сидел наш командарм. Как положено, я отдал ему рапорт о состоянии бригады.

— Мы переезжаем на новый командный пункт, целую ночь передвигаемся, столовая отстала, думаем у вас подкрепиться, как вы на это смотрите? лукаво подмигнув, спросил Рыбалко.

— Рады стараться! Разрешите, товарищ командующий, угостить вас завтраком? — предложил вовремя подвернувшийся Леонов.

Все направились в дом. Пока начпрод Мишенков накрывал на стол, гости в другой комнате сгрудились у развернутой карты. Начальник разведки армии полковник Л. М. Шулькин что-то настойчиво доказывал генералу Бахметьеву. Тот, протирая очки, недоверчиво качал головой:

— Не верю, чтобы их восьмая танковая дивизия пришла из Венгрии. Положение у немцев там крайне тяжелое. Наверное, она переброшена с запада.

Шулькин настаивал на своем. «Пожалуй, он прав, — подумал я. — Ведь пленные показывали, что эта дивизия пришла с юга. Наша бригада столкнулась с ней еще в районе Рыбника и вела тяжелые пятидневные бои». Постепенно в спор втянулись начальник оперативного отдела армии полковник Еременко, начальник инженерных войск армии краснощекий, жизнерадостный Матвей Поликарпович Каменчук и даже каким-то чудом оказавшийся у нас корреспондент нашей фронтовой газеты Александр Ильич Безыменский.

Но Рыбалко быстро охладил пыл спорщиков.

— Дмитрий Дмитриевич, — обратился он к Бахметьеву, — я полагаю, Шулькин прав. Эта дивизия пришла прикрыть пути на Дрезден. Немцы боятся, чтобы Германию не оторвали от Чехословакии и Австрии. Во всяком случае, мы эту дивизию здорово потрепали, и вряд ли она станет для нас серьезной преградой на реке Нейсе.

Подкрепившись, все вышли из дома. День выдался по-зимнему ясным, погожим. Притих покоренный Бунцлау, прекратились пожары.

— Имейте в виду, Лаубан — крепкий орешек. Вам придется встретиться там не только с немецкими фашистами, но и с отщепенцами-власовцами. Туда подтягивается их дивизия, — сказал командарм.

Я поинтересовался, долго ли мы будем стоять в Бунцлау.

— Вот подойдет шестой танковый корпус, и я направлю его на Наумбург и Герлиц, а ваш седьмой танковый — на юго-запад. Ударим одновременно. Надо, чтобы эта свежая вражеская группировка распылила свои силы. Мы ее заставим драться там, где нам это выгодно.

Ближние улицы и переулки были заполнены нашими танками. В стороне дымили походные кухни. Вкусно пахло кашей и мясом. Гремели котелки. Повар просил топтавшихся вокруг солдат немного подождать, пока доктор снимет пробу.

Солдаты увидели командарма и стали подходить к нему, сначала те, что посмелее, потом и остальные.

— Хочу поблагодарить вас за вчерашние действия, — обратился к ним командарм. — Москва уже салютовала вам от имени Родины. Мы вчера ночью на Военном совете решили представить пятьдесят пятую бригаду к награждению орденом Кутузова. И вот почему, дорогие товарищи. В городе Бунцлау, где мы сейчас находимся, умер великий полководец Михаил Илларионович Кутузов. Здесь неподалеку уцелел дом, в котором он жил и скончался. Здесь же ему поставлен памятник. — Павел Семенович сделал небольшую паузу, обвел глазами танкистов и, повысив голос, продолжал: — Мы с вами наступаем и идем по местам ратной славы наших предков, по кутузовским дорогам. Теперь, как сто тридцать лет назад, мы пронесем знамена нашей Отчизны на Герлиц, Дрезден, Лейпциг, мы освободим народы всей Европы. Мне хочется пожелать вам, правнукам Кутузова, успехов и нашей окончательной победы!

Рыбалко умолк. Генерал Бахметьев что-то шепнул ему. Генералы и офицеры быстро уселись в машины и тронулись к западной окраине города. Воины тепло провожали своего командарма. В ту минуту мне казалось, что Рыбалко сам схож с Кутузовым и статью, и лицом, и натурой — то же русское добродушие, незаурядный ум полководца и сердце простого солдата.

Александр Павлович Дмитриев предложил проехаться по городу.

Через несколько минут мы уже были на центральной площади Бунцлау у высокого темно-серого трехгранного гранитного обелиска. На нем было высечено:

«До сих мест полководец Кутузов довел победоносные войска российские, но здесь смерть положила предел славным его делам. Он спас Отечество и открыл путь освобождения Европы. Да будет благословенна память героя».

В нескольких минутах ходьбы от обелиска стоит небольшой двухэтажный дом. На нем — мемориальная доска. Немецкий народ чтил память русского полководца, который принес ему освобождение в тяжкую пору наполеоновского владычества. Мы подозвали старика немца, который боязливо разглядывал нас. Разговорились. Он оказался учителем. Предложил подняться на второй этаж. Мы вошли в просторную угловую комнату с большими окнами, выходящими на улицу.

— Вот кровать Кутузова, здесь была ширма, за которой сидел военный чиновник Крупенников, присутствовавший при последних минутах фельдмаршала. В эти двери входили император Александр и наш кайзер Фридрих-Вильгельм, чтобы проститься с великим русским полководцем…

Слушая немца-учителя, я невольно вспомнил лекции по военной истории, которые читал нам профессор Разин в Академии имени Фрунзе. И перед моим мысленным взором ожили страницы истории Отечественной войны 1812 года.

…Шел уже 1813 год. Русская армия, возглавляемая Кутузовым, разгромила чужеземных захватчиков и изгнала их из пределов нашей Родины. Но кутузовская армия не остановилась на границе России — она продолжала добивать врага в Польше, Германии, Франции.

Русские полки продолжали идти на запад, однако самого Кутузова в силезском городе Бунцлау свалил недуг.

Вечером 27 апреля умирающего полководца навестил император Александр I. Он не любил фельдмаршала, но понимал, что не проститься с ним — означало бы нанести оскорбление всей России. В комнату к Кутузову самодержец России вошел вместе с прусским королем Фридрихом-Вильгельмом.

С трудом подняв отяжелевшие веки, Кутузов вгляделся в лицо царя. Александр боялся его. Большая, изувеченная ранениями голова полководца пугала императора.

— Простишь ли ты меня, Михаило Илларионович?

— Я прощаю вас, государь… Но простит ли вас Россия?

Александр вздрогнул, опустил голову. Потом встал, огляделся вокруг: не слышал ли кто этих слов? Фридриха он в расчет не брал, тот не знал русского языка. Но царю было невдомек, что за ширмой в левом углу комнаты сидел на табурете безмолвный свидетель этой сцены прощания — чиновник Крупенников. И слова фельдмаршала стали известны всей России.

28 апреля Кутузов умер. Весть о смерти полководца облетела всю армию, всю Россию. Днем и ночью к дорогам выходил народ, чтобы проститься с Кутузовым, тело которого везли на вечный покой в Петербург.

Молча покидали мы дом, где скончался Кутузов. У многих из нас, посетивших его, возникли одни и те же вопросы: почему гитлеровцы оставили в самом центре этого города памятник-обелиск Кутузову? чем объяснить, что уцелел домик-музей?

Старик — учитель будто прочитал наши мысли:

— Вас удивило, что дом Кутузова остался нетронутым? Я понимаю… Но история не только пишется, она хранится в сердце народа. Народ Германии благодарен русской армии, спасшей его от Наполеона… Кутузов пришел в Германию как освободитель. И город Бунцлау гордится, что стал последним приютом для великого русского полководца. А немцы умеют хранить реликвии…

— Ну а как вы относитесь к нам? — спросил старика Дмитриев. — Я имею в виду — к Красной Армии?

Наш добровольный гид посмотрел на нас усталыми, поблекшими глазами:

— То, что скажу я, господин офицер, чистейшая правда. Ведь я говорю не из страха. Мне скоро восемьдесят. Я много видел и перестал удивляться, страшиться… Нельзя ставить знак равенства между немецким народом и наци… Вы же сами считаете, что гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остается… Многие ждали вас…

* * *

Во второй половине дня мы тронулись в путь. Регулировщица вытянула руку с флажком, указывая на юг, на Лаубан. Дорога эта привела нас к памятнику Кутузову. Он стоит в лесочке, этот небольшой темно-серый гранитный памятник. У подножия много цветов. Это наши девушки успели украсить его.

Я остановил бригаду. На площадке перед памятником выстроились танкисты, автоматчики, артиллеристы, саперы, связисты. У самого памятника остановился танк «Кутузов». Его построили на собственные средства и подарили нам уральцы. Боевая, видавшая виды машина стала на какое-то время импровизированной трибуной. Начальник политотдела Дмитриев открыл митинг. Просто и задушевно выступили несколько человек.

Затем раздалась команда:

— Слушай приказ фельдмаршала Кутузова! — и прозвучали полные высокого смысла слова:

«Заслужим благодарность иноземных народов и заставим Европу с удивлением восклицать: непобедимо воинство русское в боях и неподражаемо в великодушии и добродетелях мирных! Вот благородная цель, достойная воинов. Будем же стремиться к ней, храбрые русские солдаты…»

Прогремел троекратный салют. Раздалась команда «По машинам».

Федоров, Осадчий, Корольков, Усков и Серажимов подняли вверх сигнальные флажки. Колонна тронулась в путь. Она шла на запад, в глубь Европы, шла по старым кутузовским дорогам, шла к победному завершению войны.

***